www.art-methods.coach, www.facebook.com/artmethods.coach, www.beit-midrash.com, www.web4small.com
Про то, кто на свете всех милее.
СЕДЕР ПРОСТЕЦА
Как-то рабби Леви Ицхак устроил в первую пасхальную ночь Седер столь благочестиво и с таким рвением, что каждое изречение и каждый ритуал излучали за столом цадика всю святость своего скрытого смысла. Наутро после Седера он сидел в своей комнате радостный и гордый от того, что Седер так удался. Вдруг он услышал голос, говорящий: «Милее, чем твой, Мне Седер Хаима, водовоза».
Рабби позвал домочадцев и учеников и спросил о водовозе Хаиме, но никто его не знал. Тогда цадик велел нескольким ученикам пойти и отыскать его. Долго бродили они, покуда на окраине города, в бедном квартале, им не показали дом водовоза Хаима. Ученики постучали в дверь. Вышла женщина и спросила, что нужно. Ученики сказали. Женщина сильно удивилась и произнесла: «Да, Хаим-водовоз – мой муж. Но пойти он с вами не сможет, потому что вчера много выпил и теперь отсыпается. Так что если вы его и разбудите, то ничего не получится – он на ногах не стоит».
Ученики сказали в ответ: «Нам велел рабби». Они вошли в комнату и стали трясти спящего. Но тот лишь посмотрел на них мутными глазами, ничего не понял и хотел снова уснуть. Тогда его стащили с кровати, поставили на ноги и чуть не на плечах приволокли к рабби. Леви Ицхак велел усадить его на кресло рядом с собой. Когда водовоз сел притихший и смущенный, рабби наклонился к нему и спросил: «Рабби Хаим, дорогой мой, какова была твоя тайная цель, когда ты собирал квасное?»
Водовоз посмотрел на рабби одурелыми глазами, покачал головой и произнес: «Рабби, я поискал по всем углам и собрал крошки квасного в горсть».
Удивленный цадик снова спросил его: «А о чем ты думал, когда сжигал квасное?»
Водовоз подумал немного, потом, вспомнив, опечалился и смущенно сказал: «Рабби, я забыл сжечь квасное. Оно до сих пор лежит под моей кровлей».
Рабби Леви Ицхак, услышав это, засомневался, но снова спросил: «Скажи мне, рабби Хаим, а как ты устроил Седер?»
Что-то промелькнуло в глазах водовоза, и он произнес со смирением: «Рабби, я скажу всю правду. Я слышал, что нельзя пить водку все восемь дней праздника. Поэтому вчера утром я выпил столько, чтобы хватило на все восемь дней, после чего опьянел и заснул. К вечеру меня разбудила жена и сказала: "Что ты не устраиваешь Седер, как все евреи?” Я ответил: "Чего ты от меня хочешь? Человек я темный, как и мой отец, и не знаю, что следует делать, а чего делать нельзя. Я знаю только, что отцы и матери наши были в плену у цыган* и что есть у нас Бог, который их и освободил. Теперь, смотри, мы опять в плену, но я знаю и говорю тебе, что Бог нас снова освободит”. И тут я увидел перед собой стол, покрытый сияющей скатертью, а на столе – блюда с мацой, яйцами и прочими яствами и бутылки красного вина. Я ел мацу, яйца и пил вино и жену позвал есть и пить. Потом охватила меня радость; я поднял чашу к Небесам и произнес: "Смотри, Боже, я пью эту чашу за Тебя! А Ты сойди к нам и освободи нас из плена!” Так мы сидели, ели и пили и веселились перед Богом. А потом я изнемог, лег и уснул».
Вор
ДЕСЯТЬ ПРИНЦИПОВ
Великий Магид сказал рабби Зусе, своему ученику:
"Я не могу научить тебя десяти принципам служения. Но маленький ребенок и вор способны объяснить тебе, что они собой представляют.
От ребенка ты можешь научиться трем вещам:
ребенок весел без особой причины;
он ни минуты не сидит без дела;
когда он желает чего-либо, он требует настойчиво.
Вор способен растолковать тебе семь понятий:
он выполняет свою работу ночью;
если он не завершил того, что намеревался сделать в одну ночь, он посвящает этому следующую;
он и тот, другой, кто работает с ним, любят друг друга;
он жертвует жизнью ради ничтожной прибыли;
то, что он добывает, представляет для него столь малую ценность, что он бросает добычу ради самой маленькой монеты;
он терпит побои и лишения, но не придает этому никакого значения;
он любит свой труд и не променяет его ни на что иное».
Баньщик
К блоку про банщика. Введенский. Мойдодыр
ЧУДЕСНАЯ БАНЯ
Рассказывают.
Однажды Баал Шем Тов повелел рабби Цви, писцу, надписать на филактериях* стихи из Писания и специально объяснил ему, каким должно быть при этом состояние души. Затем он сказал: «А теперь я покажу тебе филактерии Господа миров». Они пошли в дремучий лес. Один из учеников Баал Шем Това, рабби Вольф Кицес, понял, куда они пошли, отправился за ними и спрятался в том же лесу. И он слышал, как Баал Шем Тов воскликнул: «Господь очищает Израиль!»* Неожиданно рабби Вольф увидел микву в месте, до того совершенно пустом. Но в этот самый момент Баал Шем Тов сказал рабби Цви: «Тут кто-то прячется». Он быстро нашел рабби Вольфа и сказал, чтобы тот уходил. Так что никто не знает, что произошло потом.
БАНЯ
Рассказывают.
Когда рабби Леви Ицхак стал равом в Бердичеве, те, кто был враждебно к нему настроен, стали сильно притеснять его. Среди них была группа людей, столь преданных памяти великого рабби Либера, жившего и учившего в Бердичеве и умершего за пятнадцать лет до появления в городе Леви Ицхака, что они не хотели даже общаться с новым рабби. Как-то рабби Леви Ицхак позвал их к себе и сказал, что хотел бы совершить омовение в микве рабби Либера. А у рабби Либера никогда не было настоящей бани. То, что называли его баней, было не чем иным, как простой ямой с водой, над которой находилась крыша на четырех кольях. Зимой рабби Либер обычно разбивал в этой бане лед топором и лишь после этого совершал священное омовение. После смерти рабби Либера крыша на бане покосилась, а яма заросла тиной, наполнилась грязью и в конце концов пересохла. Поэтому Леви Ицхаку сказали, что совершить омовение в этой микве невозможно. Но он был настойчив в достижении своей цели и поэтому нанял четырех землекопов, чтобы они вычистили яму. Они работали несколько дней, но конца их трудам не было видно. Враги Леви Ицхака потешались над забавами нового рава. Они говорили, что совершенно ясно, что рабби Либер не хочет, чтобы кто-то еще мылся в его бане.
И вот однажды рабби Леви Ицхак попросил собраться рано утром всех своих противников, которые знали рабби Либера. Все вместе они отправились к бане, где рабочие опять стали копать. Через несколько часов кто-то воскликнул: «Я вижу воду!» Вскоре землекопы сказали, что воды прибывает все больше и больше. «Все, хватит копать», – произнес рабби Леви Ицхак. Он скинул одежды и, придерживая шапочку, спустился в яму. Когда рабби ступил в воду, то все увидели, что она едва достигает ему до лодыжек. Но неожиданно воды стало больше, и рабби погрузился в нее по горло. Тогда рабби Леви Ицхак спросил: «Есть ли здесь кто-либо, кто помнит рабби Либера молодым?» Ему ответили, что в новой части города живет некий сторож из синагоги, которому исполнилось сто шестнадцать лет и который прислуживал рабби Либеру в молодости. Цадик послал за ним, а сам остался сидеть по горло в воде. Сначала старик отказался идти, но когда ему рассказали о том, что произошло, то немедленно собрался и пришел.
«Помнишь ли ты того сторожа в синагоге, – спросил его рабби, – который повесился в Доме Молитвы на люстре?» – «Конечно, я помню его, – ответил старик, весьма удивившись такому вопросу. – Но откуда ты знаешь об этом? Ведь это было почти семьдесят лет тому назад, еще до того, как ты появился на свет!»
«Расскажи нам об этом случае», – сказал рабби Леви Ицхак.
Старик поведал следующее: «Человек он был простой и очень верующий. И все делал по-своему. Каждую неделю в среду он начинал чистить большую люстру, висевшую в синагоге, и заканчивал к субботе, и, делая это, он постоянно говорил: "Я делаю это ради Бога”. Но однажды в пятницу вечером, когда люди пришли в Дом Молитвы, они увидели, что он повесился на этой люстре в петле из собственного пояса».
Рабби Леви Ицхак тогда сказал: «В тот день, накануне субботы, когда все было начищено и отполировано и не оставалось ничего, что можно было бы еще сделать, простоватый сторож стал спрашивать себя: "Что еще я могу сделать во славу Божию? Что еще я могу сделать во славу Его?” Его слабый болезненный рассудок совсем от этого помутился, и поскольку из всех великих в мире вещей величайшей для него всегда была люстра, он повесился на ней ради славы Божией. Теперь, когда после того случая прошло семьдесят лет, рабби Либер явился мне во сне и просил сделать все возможное, чтобы искупить душу того простеца. Поэтому-то я восстановил эту священную баню и погрузился в нее. Теперь скажите мне: пришел ли час искупить душу того сторожа?»
«Да, да!» – сказали все в один голос.
«Тогда и я говорю: да! – произнес рабби. – Ступай с миром». Когда он выходил из ямы, вода вдруг стала убывать и вновь ее осталось не выше лодыжек.
Восстановив старую баню, рабби Леви Ицхак выкопал для себя рядом новую и воздвиг над обеими одно здание. Но когда он готовился к какому-либо трудному делу, он всегда ходил в баню рабби Либера. До сих пор в старой части города, рядом с «Клойзом», сохранился этот дом с двумя банями, одну из которых люди до сих пор называют «баней рабби Либера», а другую – «баней рабби Леви Ицхака».
Трактирщикъ
СОМНЕВАЮЩИЙСЯ ТРАКТИРЩИК
Владелец одного трактира в Бердичеве, где готовили хороший мед, был противником хасидского образа жизни, однако любил слушать рассказы хасидов о деяниях своих наставников. Однажды он услышал историю о том, как молится рабби Леви Ицхак. Во время субботней службы, рассказывали хасиды, когда рабби дошел до слов «Свят, свят, свят», при произнесении которых силы небесные объединяются с людьми, с Небес спустились ангелы, чтобы послушать, как эти слова исходят из уст рабби.
«И вы в самом деле считаете, что так оно и было?» – спросил трактирщик. «Да, так и было», – отвечали хасиды. «А что делали ангелы, сойдя на землю? – не унимался трактирщик. – Они парили в воздухе?» – «Нет, – ответили хасиды. – Они спустились на землю и стали вокруг рабби». – «А что вы делали в тот момент?» – «Когда рабби начал что было сил петь и танцевать по всему дому, для нас там просто не осталось места». – «Ну, меня бы он ни за что не сдвинул с места, ни при каких обстоятельствах», – сказал трактирщик.
Во время празднования новолуния, когда рабби Леви Ицхак впал в экстаз, трактирщик подошел к нему сзади и встал рядом. Рабби – в своем неимоверном порыве – обернулся, схватил трактирщика за одежды и стал его трясти и подбрасывать. Так, тряся и подбрасывая, он катал его по всему дому, из одного конца в другой. Трактирщик с трудом соображал, что происходит, и даже чуть не тронулся рассудком. В ушах у него гудело, словно во время урагана. Собрав остатки сил, трактирщик вырвался из рук цадика и смог убежать. После этого он поверил, что рабби помимо земных подвластны и иные силы.
Разносчик напитков
ИЗВОЗЧИК
Однажды морозным днем рабби Вольф ехал на церемонию обрезания. Сделав остановку и устроившись на отдых в теплой комнате, он почувствовал угрызение совести перед извозчиком, мерзнувшим снаружи. Тогда он вышел к нему и сказал: «Иди сюда, погрейся».
«Я не могу оставить своих лошадей», – ответил извозчик, постоянно прихлопывавший руками и притопывавший ногами, чтобы разогреться.
«Я посмотрю за ними, покуда ты не отогреешься и не сможешь сменить меня», – сказал рабби Вольф. Сначала извозчик отказался, но потом, однако, согласился и позволил рабби занять его место, а сам пошел греться в теплую комнату. А в том месте всякий, независимо от ранга и знакомства с хозяином, мог получить вдоволь пищи и питья. Выпив десять стаканов вина, извозчик совершенно забыл о рабби и лошадях и остался в комнате. Тем временем люди, увидя, что цадика нет, решили, что он, должно быть, отлучился куда-то по важному делу. Спустя какое-то время несколько проезжающих покинули комнату. Когда они вышли на улицу, где уже сгущались сумерки, то увидели рабби Вольфа, стоявшего у повозки и то и дело прихлопывавшего руками и притопывавшего ногами.
Сторож
В Багдаде всё спокойно
Ткач (ковры)
Пастух
ТРЕТЬЯ НЕУДАЧА
Рассказывают.
Когда количество отступников, последователей Яакова Франка*, лже-Мессии, стало возрастать, Небеса открыли Баал Шем Тову, что их нечистая сила сделалась сильнее его святой силы и что, если он хочет их превозмочь, он должен взять себе в помощники рабби Моше Пастуха*. Не медля ни минуты, Баал Шем Тов отправился в город, на который ему указали свыше. Когда он спросил там о рабби Моше Пастухе, ему ответили, что человек с таким именем – не рабби, а пастух, пасущий стада на холмах за городом. Там его и нашел Баал Шем Тов. Овцы разбрелись по склонам, а пастух, к которому Баал Шем Тов подошел незаметно, стоял на краю какой-то ямы. Заметив подошедшего человека, он сказал: «Господин мой, чем я могу тебе услужить? Если у тебя есть стада овец, я буду пасти их бесплатно. Так что я могу для тебя сделать?» И тут он начал прыгать через яму. С невероятным рвением он все прыгал и прыгал, кувыркался и восклицал: «Я прыгаю из любви к Богу! Я прыгаю из любви к Богу!» И Баал Шем Тов понял, что служение этого пастуха намного превосходит его собственное.
Когда пастух остановился, Баал Шем Тов приблизился к нему и сказал: «Мне нужно с тобой поговорить». – «Я работаю за плату, – ответил пастух, – и не могу терять попусту время». – «Но только что ты тратил время на то, что прыгал через яму!» – напомнил Баал Шем Тов. «Да. Это так, – отвечал пастух. – Я позволяю себе это делать из любви к Богу». – «То, что я хочу тебе предложить, – это тоже занятие из любви к Богу», – сказал цадик. Тогда пастух дал ему возможность высказаться и внимательно выслушал, и душа его в это время воспламенилась так же, как и при прыжках через яму. Он заставил Баал Шем Това рассказать все, начиная с разрушения Храма, и тот поведал, как два раза прежде, в часы великой напасти, когда гибли тысячи преданных Святому Имени, в эти часы делалась великая работа, но в ряды преданных пробирался Сатана, и вся работа пропадала. «Теперь же наступает третье такое время», – закончил свой рассказ Баал Шем Тов.
«Да! – воскликнул пастух. – Так освободим же Божественное Присутствие из изгнания!» – «А есть ли здесь где-нибудь поблизости место, где мы могли бы совершить омовение?» – спросил Баал Шем Тов. «Там, у подножия горы, бьет источник», – ответил пастух и быстро зашагал вниз по склону. Цадик едва поспевал за ним. Когда они оба погрузились в воду, Баал Шем Тов в двух словах поведал пастуху, в чем будет состоять их работа.
Тем временем на Небесах распространился слух, что люди очень хотят приблизить час спасения. Силы Небесные решили помешать этому плану: Сатана усилился и стал активно действовать. Город, где жил пастух, был поражен огнем, и тревога разнеслась по всем окрестным холмам. А пастух побежал к овцам. «Куда ты бежишь и зачем?» – спросил Баал Шем Тов.
Пастух ответил: «Владельцы стад, должно быть, услышали, что я оставил овец без присмотра. Как бы они не пришли и не спросили, что с их овцами».
Баал Шем Тов был не в силах его удержать. Он понял, кем был этот пастух*
Шляпы («радость на головах их»)
Пасечник – пчелы персефоны
Портной (сказка о воре)
Сапожник (Шнеур Залман)
Святость, лежащая на лавках – мир открытия, надо спрятать под лавку
Корабли
Игрушки (тайна тайн, не факт, что об этом надо говорить)
Строители (не читай банай, а читай строители)
Старьевщик
О мастерстве писателя
(...) Попала старушка в большую, светлую комнату. Смотрит — стоят в комнате столики, а за столиками люди сидят. Одни, уткнув носы в бумагу, что-то пишут, а другие стучат на пишущих машинках. Шум стоит будто в кузнице, только в игрушечной. Направо у стенки диван стоит, на диване сидит толстый человек и тонкий. Толстый что-то рассказывает тонкому и руки потирает, а тонкий согнулся весь,
глядит на толстого сквозь очки в светлой оправе, а сам на сапогах шнурки завязывает.
— Да,— говорит толстый,— написал я рассказ о мальчике, который
лягушку проглотил. Очень интересный рассказ.
— А я вот ничего выдумать не могу, о чем бы написать, — сказал тонкий, продевая шнурок через дырочку.
— А у меня рассказ очень интересный,— сказал толстый человек. —
Пришел этот мальчик домой, отец его спрашивает, где он был, а лягушка из живота отвечает: ква-ква! Или в школе: учитель спрашивает мальчика, как по-немецки «с добрым утром», а лягушка отвечает: ква-ква! Учитель ругается, а лягушка: ква-ква-ква! Вот какой смешной рассказ,— сказал толстяк и потер свои руки.
— Вы тоже что-нибудь написали? — спросил он старушку. (...)
Даниил Хармс "О том, как старушка чернила покупала" (1929)
...Вьюга разбудила меня однажды. Вьюжный был март и бушевал, хотя и шел уже к концу. И опять, как тогда, я проснулся в слезах! Какая слабость, ах, какая слабость! И опять те же люди, и опять дальний город, и бок рояля, и выстрелы, и еще какой–то поверженный на снегу.
Родились эти люди в снах, вышли из снов и прочнейшим образом обосновались в моей келье. Ясно было, что с ними так не разойтись. Но что же делать с ними?
Первое время я просто беседовал с ними, и все–таки книжку романа мне пришлось извлечь из ящика. Тут мне начало казаться по вечерам, что из белой страницы выступает что–то цветное. Присматриваясь, щурясь, я убедился в том, что это картинка. И более того, что картинка эта не плоская, а трехмерная. Как бы коробочка, и в ней сквозь строчки видно: горит свет и движутся в ней те самые фигурки, что описаны в романе. Ах, какая это была увлекательная игра, и не раз я жалел, что кошки уже нет на свете и некому показать, как на странице в маленькой комнатке шевелятся люди. Я уверен, что зверь вытянул бы лапу и стал бы скрести страницу. Воображаю, какое любопытство горело бы в кошачьем глазу, как лапа царапала бы буквы!
С течением времени камера в книжке зазвучала. Я отчетливо слышал звуки рояля. Правда, если бы кому–нибудь я сказал бы об этом, надо полагать, мне посоветовали бы обратиться к врачу. Сказали бы, что играют внизу под полом, и даже сказали бы, возможно, что именно играют. Но я не обратил бы внимания на эти слова. Нет, нет! Играют на рояле у меня на столе, здесь происходит тихий перезвон клавишей. Но этого мало. Когда затихает дом и внизу ровно ни на чем не играют, я слышу, как сквозь вьюгу прорывается и тоскливая и злобная гармоника, а к гармонике присоединяются и сердитые и печальные голоса и ноют, ноют. О нет, это не под полом! Зачем же гаснет комнатка, зачем на страницах наступает зимняя ночь над Днепром, зачем выступают лошадиные морды, а над ними лица людей в папахах. И вижу я острые шашки, и слышу я душу терзающий свист.
Вон бежит, задыхаясь, человечек. Сквозь табачный дым я слежу за ним, я напрягаю зрение и вижу: сверкнуло сзади человека, выстрел, он, охнув, падает навзничь, как будто острым ножом его спереди ударили в сердце. Он неподвижно лежит, и от головы растекается черная лужица. А в высоте луна, а вдали цепочкой грустные, красноватые огоньки в селении.
Всю жизнь можно было бы играть в эту игру, глядеть в страницу... А как бы фиксировать эти фигурки? Так, чтобы они не ушли уже более никуда?
И ночью однажды я решил эту волшебную камеру описать. Как же ее описать?
А очень просто. Что видишь, то и пиши, а чего не видишь, писать не следует. Вот: картинка загорается, картинка расцвечивается. Она мне нравится? Чрезвычайно. Стало быть, я и пишу: картинка первая. Я вижу вечер, горит лампа. Бахрома абажура. Ноты на рояле раскрыты. Играют "Фауста". Вдруг "Фауст" смолкает, но начинает играть гитара. Кто играет? Вон он выходит из дверей с гитарой в руке. Слышу – напевает. Пишу – напевает.
Да это, оказывается, прелестная игра! Не надо ходить на вечеринки, ни в театр ходить не нужно.
Ночи три я провозился, играя с первой картинкой, и к концу этой ночи я понял, что сочиняю пьесу.
В апреле месяце, когда исчез снег со двора, первая картинка была разработана. Герои мои и двигались, и ходили, и говорили.
Михаил Булгаков "Театральный роман"
Автора!
ПРИЗРАК
Как-то ночью жену рабби Менделя из Любавича, внука рава, разбудил громкий голос, доносившийся из комнаты ее мужа. Она побежала туда и увидела, что рабби Мендель лежит на полу подле своей кровати. На ее вопрос он ответил, что его хотел видеть дед. Женщина пыталась его успокоить, но рабби Мендель сказал: «Когда душа из высшего мира и душа из мира здешнего хотят встретиться, то первая должна облечься в оболочку этого мира, а вторая – совлечь ее».
Однажды рабби Мендель сказал своим близким друзьям: «В Палестинском Талмуде читаем, что тот, кто говорит слова от имени человека, создавшего их, должен – мысленным взором – вызывать автора перед собой. Это, конечно, фантазия, но, когда кто-то поет на мелодию, сочиненную другим, автор и в самом деле присутствует с ним во время пения». Сказал и напел известную мелодию без слов, которую исполнял рав, и несколько раз повторил ее. Это мелодия «Рвение рава».
Сад-садовник
НА СВОЕМ МЕСТЕ
Как-то рабби Михл из Злочева приехал к Великому Магиду со своим маленьким сыном Ицхаком. Магид пригласил их к себе в комнату, а сам вышел, и покуда его не было, мальчик взял со стола табакерку, осмотрел ее со всех сторон и положил обратно. Когда магид вошел в комнату, он с порога посмотрел на Ицхака и сказал ему: «Каждая вещь обладает своим местом; любая перемена места имеет свой смысл. Если кто-то этого не знает, не должен ничего переставлять».
История про сад из «перепутанных детей»
Сказал раби Аарон из Карлина:
"Нет пути прямее, чем кривая лестница; нет вещи цельнее, чем разбитое сердце; нет ярче света, чем тьма третей [субботней] трапезы".
АБСТРАКТНЫЕ ЭМБЛЕМЫ
Обозначение
Менахем Яглом
У горы Синай евреи услышали из огня слова "Я - Господь", после чего отлили тельца - символ Бога и сказали о нем: "Это - бог", заменив однозначным "это" необъятное божественное "Я". В Талмуде рассказывается, что с момента Откровения и до поклонения тельцу смерть была не властна над народом Израиля и лишь называние "этого" - богом вернуло смерти прежнюю силу. Иудаизм, в отличии от ислама, не знает запрета не изображения, но постоянно помнит о том, что поклонение изображению, символу, лишает его многозначности, свойственной всему живому, и утверждает непреложность смерти.
Видение, изображение, образ - всегда имеют множество значений и смыслов и могут быть истолкованы к добру или ко злу. Провидческий сон Яакова в Бейт-Эле талмудический раби Иеґошуа бен Леви толковал так: "И снилось ему" - это сон Навуходоносора, "вот лестница" - это идол - символ Навуходоносора, ведь в святом языке слова "лестница" и "символ" составлены из тех же букв.
Спустя более, чем тысячелетие, хасидский учитель раби Аарон из Карлина говорил: "Нет пути прямее, чем кривая лестница; нет вещи цельнее, чем разбитое сердце; нет ярче света, чем тьма третей /субботней/ трапезы". Кривая лестница, о которой говорит р. Аарон - та самая лестница Яакова, по которой поднимаются и спускаются ангелы, не могущие сами отличить верх от низа, а потому неукоснительно следующие Божественной подсказке; лестница, идущая через смерть к жизни, подобная посоху Моше, оборачивающемуся то змеем, то цветущим деревом - это ключ к воротам сада еврейской образности. В этом саду нет покоя, он наполнен непрестанным движением: верх и низ, прошлое и будущее, невозможное и неизбежное сливаются воедино и вновь разделяются для того, чтобы надеть маски собственной сути; в нем окольные пути ведут прямо к цели, которую невозможно достичь, но которой можно стать…
Может показаться, что символ - не существует, но лишь обозначает нечто, отличное от него самого. Многие из еврейских мыслителей считали, что только символы и существуют по-настоящему, каждый из них и все они вместе и образуют реальность, составляют самую ткань бытия, отчасти скрывающую, а отчасти подчеркивающую некое, возможно более истинное существование, которое в свою очередь намекает на нечто, от него отличное.
В мидрашах и каббалистических писаниях акт творения описывается, как порождение Творцом ряда образов Самого Себя, в котором каждый предшествующий заключает в себе все последующие, а последний оказывается совокупностью всех предыдущих. Совокупность образов, знаков - собственно Книга, является одновременно местом и временем встречи творения и Творца.
Книга нуждается в читателе, у творческого акта есть адресат - единственное творение, принципиально отличное от Творца и потому противостоящее Ему - человек, наделенный свободой желать и желанием свободы. Свобода быть Другим, иными словами - способность к творчеству, приводит к разрыву цепочки предначертанных значений и смыслов и делает человека образом и подобием Бога, Его всеобъемлющим символом. Книга, которую он должен прочесть, многозначна, она описывает человека во всей его полноте и имеет одно, единственно верное прочтение - одновременно во всех направлениях и во все стороны сразу.
Человек является микрокосмом - малым миром, он подобен Творцу подобий, подобному всему мирозданию вместе со всем человечеством. Происходящее в одном, происходит и в другом: космогония, история и психическая жизнь составляют единое целое - безграничный сад, парадиз - ПАРДЕС, наполненный символами, отрицающими и тем самым дополняющими друг друга. В этом саду идол Навуходнецера оказывается лестницей Яакова, а Древо жизни - Древом познания. В тени Древа священные Звери божественной Колесницы из видения Иехезкиэля поворачиваются к Даниэлю звериными ликами империй, а в сплетениях Щита Давида свастикой проглядывает грядущая Катастрофа.
Мир состоящий из знаков нуждается в интерпретации, на способы которой указывают буквы слова ПАРДЕС, פרדס : Пшат - буквальный смысл, Ремез - намек, Драш - рассуждение, Сод - тайна. Но буквы эти читаются в обе стороны - от Автора к читателю и от читателя к Автору; тайный смысл оказывается буквальным изъявлением Божественной воли, а буквальное значение - средоточием тайны, окутывающей совершенное бытие.
В саду знаков и символов нет пути прямее, чем кривая лестница.
|
